I came, I saw, I conquered.
Самое сложное — не пытаться загнать под одну с собой гребёнку. Не стараться уравнять, уподобить себе, разлинеить на те же квадратики. Не считать, что система твоих суждений — единственно правильная и возможная, что в чужих понятиях нет и не может быть равноценного твоим категориям. Это невозможно узнать, в это можно только верить. И не думать, что если кто-то судит иначе — то непременно придаёт меньше значения. Кто знает, может, даже и больше. Просто по-другому. Не хуже. Может, и не лучше. По-другому. И это, другое, нужно видеть — помнить — и стоит ценить. Потому что у тебя самого такого нет и не будет.

Человек хочет быть оригинальным. Особенным. Не таким, как все. Так имей же гордость эту нетаковость свою нести, не сгибаясь и не отступая. Оставаться верным себе даже вопреки. И я буду отличаться, я останусь таким, какой я есть, потому что я выбрал так жить и выборе своём не стану метаться, ища, где теплее и лучше. Остро центрированным. Даже если орёт что-то — мол, неравноценно. Мне нет нужды распыляться — хотя какой-то социальный инстинкт твердит: как с тобой, так и ты; можешь идти, можешь бежать, можешь делать то же самое, возмещать, уравнивать счёт. Но не пойду и не стану. Нет, о нет. Совершенно особая сладость — сохранять стойкость в принципах и не бросать их, даже если кажется — проигрываешь, даже если кажется — ошибаешься, остаёшься позади, получаешь меньше, чем должен. Это не так.

Солнце — одно, а шагает по всем городам.
Солнце — моё; я его никому не отдам.

Я больше почти ничего не помню из этого стихотворения. Я даже не помню, кто именно его написал — Ахматова или Цветаева? А и не важно. Больше и не нужно.

В руки возьму — чтоб не смело вертеться в кругу;
Пусть себе руки, и губы, и сердце сожгу...